Агафонов Н.В. «Жены-мироносицы» - ГЛАВА 31

Предвкушение наступающей Великой субботы вытесняло из памяти уличных зевак увиденное недавно кровавое зрелище. Жизнь города входила в свое привычное русло, которое, однако, вновь было прервано. Едва храмовые била возвестили наступление шестого часа, на Иерусалим среди бела дня стали спускаться сумерки от набежавших на солнце черных туч. Город с облегчением ожидал дождя. Но еще ни одна капля не упала на разогретые дневным зноем уличные мостовые, а сумерки все продолжали и продолжали сгущаться, смешиваясь с пряно-липкими запахами чеснока и других восточных приправ. Сумерки наползали на город, как зловещее предзнаменование беды. Первыми это почуяли животные. Тоскливо и протяжно завыли собаки. Приведенные на жертвенный двор храма овцы сбились в небольшую отару и испуганно шарахались из стороны в сторону. Тревожно замычали телята. От бессловесной твари тревога передалась и людям. Когда под ногами заколебалась земля, многих охватили такой страх и душевное смятение, что они прямо на улице пали ниц, вознося молитвы грозному Яхве о помиловании. Священники с ужасом наблюдали, как одна из каменных колонн Соломонова храма пошатнулась и огромная деревянная балка, на которой висела завеса, отделяющая Святую Святых, с хрустом надломилась и упала. Тяжелая виссонная ткань завесы с сухим треском лопнула от верхнего края до нижнего, открыв изумленному взгляду иудеев самое таинственное помещение храма — Святую Святых.

И затмение солнца, и землетрясение не прервали заседания синедриона. Первосвященник Каиафа, наблюдая, как зала дворца погружается среди бела дня во мрак, сердито крикнул слугам: «Что вы застыли, как языческие идолы? Несите огня».
Слуги стали торопливо зажигать светильники. Колеблющееся пламя масляных лампад осветило мертвенным светом хмурые лица членов синедриона. Что их удерживало здесь, этого объяснить не мог никто, но все чувствовали: дело не довершено. Надо было дождаться известий от посланного к Пилату начальника храмовой стражи. Ему было велено умолить игемона завершить казнь преступников как можно быстрее. Нехорошо оставлять тела на крестах в Великую субботу. А пока сидели и решали, что делать с деньгами, которые возвратил им ученик Казненного, Иуда из города Кариот. Для всех его приход был полной неожиданностью. Он вел себя как ненормальный, кричал, что предал кровь Неповинного, потом, бросив деньги к ногам первосвященников, убежал из дворца. Деньги не такие уж большие, решили члены синедриона, но ими куплено спокойствие израильского народа, совращаемого то одним, то другим самозванцем, объявляющим себя Мессией. Теперь покончено с Проповедником из Назарета, смущавшим умы многих иудеев. Однако эти деньги нельзя возвращать в храмовую казну, раз они замешаны в кровавом деле, решили священники. Как же быть?
После недолгих споров пришли к решению приобрести на серебро, возвращенное Иудой, небольшой участок земли для погребения безродных странников.
К этому времени прибежал вестовой из храма и сообщил о разрыве завесы в Святую Святых. Сообщение взволновало членов Синедриона, и в их души холодной змеей вползло чувство страха и неуверенности.
Наконец-то прибыл посланный к Пилату. Он рассказал, что игемон охотно согласился ускорить казнь и послал воинам приказ перебить голени у повешенных . Вестовой также сообщил, что Иисус из Назарета к этому времени уже умер Сам, потому воины перебили голени только у двух оставшихся преступников. Все члены синедриона облегченно вздохнули и засобирались домой. Вдруг подал голос первосвященник Анна, тесть Каиафы. Во время заседания он сидел, молча наблюдая за всеми и иногда ухмыляясь, но продолжал оставаться в тени, хотя хорошо знал, что его мнение, решись он его высказать, имело бы вес не меньший, чем мнение зятя. Он хоть и бывший первосвященник, но бразды правления, не мнимые, а настоящие, продолжал держать в своих старческих, но еще крепких руках. Вот и сейчас стоило ему заговорить, как все умолкли и устремили на него ожидающие взгляды.
— Глупцы, вы думаете, дело закончено? Как бы не так! Сказанное живет дольше сказавшего. Разве вы забыли, как Назарянин говорил, что восстанет в третий день из мертвых. Или, может быть, вы не придали значения Его словам? А что если тело своего Учителя украдут Его ученики, а потом скажут, что Он воскрес? Что тогда будет? Вы не подумали? А я вам скажу: это будет для нас намного хуже, чем было при Его жизни.
Оторопелые члены синедриона смотрели на Анну в недоумении в начале его речи, но потом, когда до их сознания дошла эта простая, но бесспорная мысль, они заговорили все сразу, повторяя на разные лады уже высказанное Анной.
— Что же ты можешь нам предложить? — обратился наконец к тестю Каиафа, когда члены синедриона несколько успокоились.
— Нет ничего проще, — с самодовольством ответил Анна. — Нужно поставить у гроба стражу на три дня, тогда ученики не смогут украсть тело Иисуса и утверждать, что Он воскрес.
Члены синедриона расходились по домам. Вышел из зала заседаний и Иосиф Аримафейский. Он постоял некоторое время в задумчивости, а затем решительно зашагал в сторону крепости Антония. Когда он пришел к Пилату с просьбой разрешить ему взять тело казненного Иисуса, прокуратор на некоторое время задумался. Каким бы странным ему ни показался этот проповедник из Галилеи, но своим поведением Иисус вызвал невольное уважение у прокуратора. «Если я похороню Его в общей яме с преступниками, — подумал Пилат, — это не сделает мне чести как благородному римлянину». Он тут же послал с Иосифом своего вестового распорядиться отдать тело казненного Иисуса из Назарета. Возле Голгофы уже находился Никодим, тайный ученик Иисуса. Женщины наблюдали, как два израильских мужа с помощью Иоанна снимали тело Учителя с креста и, наскоро пропитав миром принесенное Никодимом полотно, завернули в него тело Иисуса. Иоанна, видя, как поспешно хоронят ее любимого Учителя, шепнула Сусанне:
— Сердце мое разрывается оттого, что нельзя соблюсти все необходимые обряды погребения. Пойдем в город, пока не закрылись все лавки, и купим драгоценного мира.
Они вместе с другими женами из Галилеи быстро зашагали в Иерусалим. Иоанна подбежала к первой лавке, которая встретилась им на пути. Хозяин уже собирался ее закрывать. Узнав, что нужно женщинам, он поворчал, что поздно пришли, но миро продал. Взяв алавастр с миром, женщины пошли в дом Марка, чтобы там ожидать утра первого дня недели.
Матерь Иисуса Дева Мария проводила тело Своего Сына до самой пещеры в саду Иосифа Аримафейского. Грот для погребения Иосиф сделал не так давно для себя самого, теперь же с грустью думал, что все это приготовил для Того, в Ком чуть было не признал Мессию. Но, несмотря на это, он хранил в своем сердце глубокое уважение к Иисусу из Назарета, а потому был рад, что может достойно похоронить Праведного Человека. Как только Иисуса положили в гроб, Иоанн с Марией Клеоповой и Саломией проводили Матерь Иисуса домой.
Напротив гроба оставались сидеть только Мария Магдалина и Мария Иаковлева. Сумерки сгущались над садом Иосифа, находившимся вблизи Голгофы, но они хорошо видели, как Иосиф с Никодимом возятся возле входа в каменную гробницу. Вот они подкатывают большой камень и закрывают им вход в пещеру.
— Все, — тихо говорит Мария Магдалина.
Мария Иаковлева поворачивается и смотрит вопросительно на свою подругу. Магдалина сидит неподвижно, и ее большие темные глаза совершенно сухи. Они уставились в одну точку, и казалось, ничего не замечают. Мария Иаковлева нагнулась к Магдалине и заглянула в ее глаза. В глубине этих глаз она увидела такую боль и отчаяние, что ей стало не по себе. Мария испугалась, что у подруги опять начнутся припадки безумия, от которых когда-то исцелил ее Учитель. Она слегка тронула Магдалину за плечо. Магдалина не сразу, но все же очнувшись, повернулась к ней. В ее глазах снова появилось живое выражение.
— Ты знаешь, Мария, — с жаром зашептала она, — Учитель наш не должен был умереть, что-то здесь не так. Он не мог умереть. Ты меня понимаешь? Не мог и не должен. Ведь Он истинный Мессия, а Мессия не должен умереть.
— Магдалина, о чем ты? Ты сама все видела.
— Да, верно, я видела то, чего не должно и не могло быть никогда. Но все же…
Магдалина отвернулась от Марии Иаковлевой, и ее взгляд вновь застыл в глубокой скорби.
Мария Иаковлева посмотрела на подругу долгим участливо-беспокойным взглядом и, вновь тронув ее за плечо, сказала:
— Магдалина, пойдем, уже началась суббота.
Взявшись за руки, они сиротливо побрели к стенам Иерусалима, над которым спустился вечерний сумрак. Начиналась суббота — день великого покоя.

• Вперёд