Нет больше той любви, кто душу свою положит за друзей своих...

Обстановка стала накаляться. Террористы всё чаще стреляли в воздух, телевизор не выключался, репортёры давали точные сведения. Девчонки, и не только они, кожей чувствовали, что скоро наступит развязка. Голодные, измотанные отсутствием нормального сна и нервными потрясениями, заложники становились всё более равнодушными к происходящему. Усталость действовала на Ирину, как наркоз. Клонило в сон. Вдруг крики, чёрные силуэты задвигались, грохот стрельбы и какое-то шипение. В зале закричали, что дали газ. Лиза где-то раздобыла шарф и обвязала лицо. Последнее, что видела Ирина, – это тени, палившие по людям в зале.

По роду своей службы, совершенно случайно, а лучше сказать, по Промыслу Божию я встретил Ирину, обычную молодую, очень энергичную женщину. Меня поразила её жизнерадостность, несмотря на различные испытания, выпадавшие на её пути. Собиралась было выйти замуж за известного и материально обеспеченного человека, но очень вовремя увел её от него нынешний муж, за что она ему бесконечно благодарна. От их настоящей любви успела родить двух детишек. Но когда Ирина рассказала про своё трёхдневное сидение на «Дубровке», я не мог не зафиксировать её рассказ. Предлагаю на суд читателя то, что получилось.
«Сегодня среда, 23 октября 2002 года», – отметила про себя Ирина, взглянув на большой настенный календарь. Надевая утеплённые осенние сапожки и куртку, она радовалась тому, что вечером опять встретится со своей подругой Лизой и поделится с ней планами на ближайшие полгода.
Ирина и Елизавета познакомились ещё в детском саду, а дальше так и шли по жизни вместе – сначала в школу, потом в институт. Характер у Лизы весёлый и жизнерадостный, такой же, как у Ирины. Она, как фейерверк, всё время искрится не только своими идеями, но и неравнодушным отношением к окружающим. Черноглазая брюнетка с длинной косой. Ирина по характеру сходна с подругой, лишь внешне отличается от неё: голубые смеющиеся глаза, светлые вьющиеся волосы, румянец на кругленьких щёчках – невысокого роста и очень симпатичная блондинка. Впрочем, Господь их обеих не обделил красотой.
Года два до описываемых событий Ирина занималась в секции карате. Потом решила, что такой спорт не подходит для стройной молодой девушки. Занятия в институте не могли удовлетворить её рвущуюся наружу энергию, и она уговорила подругу записаться в танцевальную студию в каком-то дворце культуры на Дубровке. Уже через пять дней преподаватели хотели выгнать их за отсутствие чувства ритма, сказав, что они не попадают в ритм вообще. Они им не поверили и решили заниматься с удвоенным усердием.
Ирина привыкла ужимать время, чтобы успеть сделать всё, что запланировано на день. Вот и тогда, торопясь на занятия по танцам, она успела заскочить в троллейбус, который ей показался каким-то «левым», – во всяком случае, ни до этого несчастного дня, ни после она его там не встречала. Ехала и радовалась своей удаче, считая себя везунчиком. Хотя могла бы и опоздать…
Занятия только начались. Ирина успела переодеться и переброситься парой слов со своей подругой Лизой, как вдруг раздался грохот разбитого стекла, шаги и громкие разговоры. Преподаватель вышла посмотреть, что там случилось, и вернулась бледная. «Скорее одевайтесь», – сказала она, и девушки метнулись в раздевалку, но было поздно…
В танцевальный класс вошли двое с автоматами и повязками на лицах, всю группу погнали по коридорам в другой корпус. Девчонки были в купальниках и танцевальных юбках, на ногах балетки, а кто-то вообще без какой-либо обуви. Стеклянные перегородки были снесены. Ирина бежала босиком по разбитому стеклу. По пути пыталась открыть двери, которые попадались на пути, но всё было тщетно. За ними с криками быстро шёл недружелюбный бородач и махал автоматом. Второй преподаватель ему не понравился, за что сразу получил прикладом по загривку.
Всю танцевальную группу загнали в заполненный зрителями зал. Рассадили «согласно купленным билетам». Шёл спектакль под условным названием «Норд-Ост». По сцене среди декораций прогуливались фигуры в чёрном с автоматами. Несколько женщин с оружием, с закрытыми лицами стояли по периметру зала. Народ притих. Было ощущение, что это такой режиссерский ход, чтобы зритель смог почувствовать атмосферу «спектакля» изнутри. К сожалению, всё оказалось не так.
Ирина и Лиза дрожали от страха и холода, прижимаясь друг к другу и держась за руки. Рядом с ними компактно расположилась танцевальная группа. Постепенно дрожь улеглась. Осмотрелись. Подсчитать вооружённых захватчиков было трудно, они всё время сменяли друг друга. Их поведение сильно отдавало театральщиной. Они откровенно любовались собой, совершенно не стесняясь. Фотографировались на фоне чёрного «пиратского» флага с восточными письменами. Все взгляды были прикованы к ним. Среди них был красивый юноша лет двадцати. Улыбчивый и услужливый. Его звали Яцек. Он разговаривал с девчонками, пытался утешить, уверял, что если они будут хорошо себя вести, то всех отпустят. Можно сказать, внешне «приятный» молодой человек.
Женщины, закутанные с ног до головы, сверкали чёрными глазами. В их числе были и молодые девушки. Террористы известили всех присутствующих о происшедшем, и «зрители» старались привыкнуть к своему новому положению заложников.
Вставать нельзя, телефоны отобрали, туалет в оркестровой яме по разрешению, часы тоже забрали, окон в зале нет, еды тоже нет, время словно остановилось. Полная изоляция от внешнего мира. Каждый в этом зале ощущал тонкую грань между жизнью и смертью.
У Лизы нашёлся бутерброд. Она дрожащими руками делила его на несколько частей, чтобы хватило и на завтра. В зале слышался полушепот:
– Как вы думаете, нас скоро освободят?
– Да кому мы нужны, даже заморачиваться не будут.
Получился неутешительный вывод: сидеть придётся долго.
Террористы разгромили ларёк с конфетами и кидали их в зал. Проявив ловкость, Ирина с подругой обзавелись шоколадкой и жвачками, чтобы чистить зубы по утрам и вечерам. Это стало их совместным имуществом, припасами на будущее. Раздобыли бутылочку с водой. Первые два дня есть не хотелось, аппетита почему-то не было.
Террористы сразу научили заложников прятаться под кресла. Подруги были тоненькие, и пространство под креслом стало им домом и убежищем. Спали там же, только уже не каждый под своим креслом, а используя два в длину. Спали в обнимочку, руки девать было некуда, поворачивались одновременно. Под другими креслами тоже жили люди.
Время от времени раздавалась стрельба, грохот стоял жуткий. В очередной раз, когда просвистели пули, девчонки быстро укомплектовывались в свои ячейки. Когда пришел доктор Рошаль, террористы дали команду спрятаться, а потом водили прицелом по залу, останавливались на чьей-нибудь голове, кто не мог угнездиться между кресел, и говорили: «Этот наш!»
Один раз во время таких тренировок Ирина заглянула «к себе», а внизу в их ячейках лежала плотненькая девушка в куртке с перетяжечками, и этим напоминала гусеничку. Она заняла сразу три места и вздремнула. Подтолкнув её в плечо, Ирина вполголоса, но тоном, не терпящим возражения, скомандовала: «Ползи дальше, это наш домик!» Девушка, было, заупрямилась, но, когда на неё шикнули, быстро исчезла. После этой маленькой сценки борьбы за существование на душе было гадко. Как-то было неловко защищать свою территорию в ситуации, когда все несчастны и обездолены. По-видимому, эта ситуация и спровоцировала активность древнейших инстинктов защиты своей территории,присущих всем живым существам.
«Гусеничка» всё-таки нашла себе прибежище неподалёку и донимала их вопросами:
– А что, мы все умрём?
Ирина философски отвечала:
– Конечно, по-другому и быть не может.
Она имела в виду естественный порядок вещей, но «Гусеничка» принималась плакать, переходя на высокие тона, чем нагоняла жуткую тоску.
Через несколько рядов перед девчонками в центре зала в кресле удобно разместилась огромная толстая бомба, и они к ней привыкли как к члену своего временного коллектива.
Рядом с Ириной и Лизой сидела студентка и штудировала учебник ОБЖ – ей скоро предстоял зачёт.
– А что если эта бомба взорвётся? – продолжала всхлипывать «Гусеничка».
– «Осколочные бомбы, – декламировала в ответ студентка, – относятся к классу боеприпасов основного назначения и предназначены для поражения осколками живой силы противника на открытой местности при движении в походных колоннах, а также в боевых порядках на поле боя. Радиус поражения такой-то…»
Она читала всем, кто её слушал. И ей зачёт, и окружающим не так скучно. «Гусеничка» опять брала высокую ноту.
Время ощущалось как что-то тягучее и вязкое. В зал пробралась женщина, она была пьяна. Террористов насторожило её появление. Женщина говорила, что, когда была маленькой, ходила сюда в кружки.
– Ребята, отпустите всех! Что вы такое делаете? – кричала она.
Террористы напряглись, решили, что её подослали, чтобы узнать обстановку. Приказали ей сесть. Со всех рядов был слышен гул, женщину убеждали не рисковать собой, не выступать, просто сесть. Она не послушала, её вывели и расстреляли.
Ирина до последнего не верила в случившееся. У неё опять появилось ощущение какого-то мерзкого спектакля. Ребята рассказывали, что тело женщины лежит в холле, у туалета, что там много крови и через неё переступают. Ирина не верила.
Сколько прошло времени, никто не знал. Смена дня и ночи осталась снаружи. По залу стал кочевать чей-то мобильник. Когда бандиты были далеко, можно было позвонить домой. Один звонил, другой был начеку. После очередной стрельбы в потолок Ирина воспользовалась телефоном и позвонила маме. Зная, что та смотрит телевизор и там передавали про стрельбу, Ирина приглушённым шёпотом сказала: «Мама, я ещё жива! Меня ещё не убили, я вас очень люблю, ага, и сестре передай». Оказывается, очень трудно говорить эти слова, когда видишь всю их глубину, когда ты сам – голый нерв, когда этими словами делаешь больно, когда прощаешься. А в трубке всхлип и молчание.
Потом Ирина узнала, что позвонила в четыре часа утра, что мама после многочасового стояния на холоде перед захваченным зданием поехала домой измотанная, на часок прилегла и во время её звонка потеряла сознание.
Ирина с Лизой стали оценивать сложившуюся ситуацию. Им было легче, чем их близким. Здесь либо «пан», либо «пропал». А близким надо было вызволять их своими молитвами, обещаниями, плакать, не спать ночами и караулить по несколько суток у здания. Разбивать свою жизнь на «до» и «после», а потом пытаться её склеить.
Лизин отец не выдержал, прорвался через несколько кордонов к своей доченьке, и прямо у входа его поймали сотрудники МВД, скрутили и силком оттащили в сторону. Ведь погиб бы, как та женщина… Следователи потом рассказали, что большинство тех, кто ждал своих родных снаружи, пытались договориться об обмене, но никого не пускали. Кто же эти люди: герои, которые, не задумываясь, отдают свою жизнь за близких, или это обычное человеческое проявление любви?
Когда прошёл первый испуг, постепенно стали знакомиться с ближайшим окружением. Старались говорить тихо. Вокруг девчонок собрался небольшой кружок, потому что их было двое и как будто не так страшно. К ним подтягивались другие. В зале появлялись люди, которые, как лампочки накаливания, освещали всё вокруг тёплым светом своей внутренней энергии. Таким был Георгий Васильев из группы «Иваси». Он подсел к девочкам, как им показалось, «потусоваться», поддерживал, рассказывал разные истории, заставлял улыбаться… Потом незаметно перемещался к другим группкам, и уже там лица освещались улыбками. В этом неимоверном напряжении всё равно пульсировала жизнь.
Террористы вели переговоры, выдвигали требования: остановить войну в Чечне и вывести войска. Заложникам дали мобильные телефоны, чтобы звонили родным и друзьям и просили их писать на плакатах то, что им диктовали. Институтские друзья Ирины и все, кто мог, впряглись в эту затею, организовали целое движение, чтобы вытащить их оттуда. Мать одного из близких друзей Ирины сказала, что «никаких плакатов рисовать не будет и плясать под дудку террористов не собирается».
Ирина спросила у старой чеченки, зачем их захватили, они же не военные, им-то что сделали? Чеченка ответила, что ей всё безразлично, что на войне у неё погибли все мужчины: муж, брат и дети – ей хочется мести и больше ничего.
И тем не менее они разговаривали.
Поняв, что сидеть ещё долго, Ирина попросилась у маленькой пожилой женщины с гранатой сбегать через коридор в другой корпус за книжкой, которая осталась в её вещах. Обещала сразу вернуться. Женщина посмотрела на неё и сказала:
– Нэ ходи туда, твои же снимут, они в окна смотрят, нэ разберут... Жизнь свою пожалей!
Ирина поблагодарила её и села на своё место.
Тёмные фигуры с автоматами метались, как тени. Они были уже на взводе и боялись штурма. Всё время смотрели телевизор и слушали радио. Шла подготовка. По радио какие-то очень неумные репортёры ради сенсации освещали детали подготовки штурма, чем очень помогали террористам, словно были из их команды.
Террористы решили убивать каждый час сколько-то человек. После этого сообщения у одного заложника, сидевшего рядом с девчонками, не выдержали нервы. Он вскочил и закричал, что надо что-то делать:
– Вставайте все! Их мало! Мы не бараны, чтобы нас резать!
Ирина и Лиза просили его сесть и ждать, говорили, что их скоро спасут… Но он не хотел никого и ничего слушать. Рядом с ним сидела его беременная жена, и он не знал, как её защитить. Чеченка выстрелила в него и не попала, рядом с ним вскрикнула какая-то женщина, посмотрела испуганным и удивлённым взглядом и осела в своё кресло, держась за живот. Её серьёзно ранили, текла кровь. Женщина стонала. Она уже не сидела, а лежала в проходе. Вызвали «скорую», но не сразу, она долго мучилась, пока ждала врачей. Человека, для которого предназначалась эта пуля, увели, сказали, что этого требовал их закон. Все просили отпустить его, но террористы не захотели. Из коридора были слышны выстрелы и надрывные крики молодой женщины. Его жену, находившуюся в шоковом состоянии, заставили всё убрать и вымыть пол. Там же она потеряла ребёнка.
У Ирины случилась истерика. Она кричала:
– Люди рождаются для счастья, а вы всё портите!
Подруга закрыла ей рот своей крепкой рукой альпиниста. Альпинизмом Лиза занималась уже несколько лет и, несмотря на внешнее изящество, хватка у неё была мощной. Но ещё убедительнее была чеченка, которая выросла вдруг перед Ириной, как чёрная туча, и, направив на неё пистолет, попросила заткнуться.
Ирина с Лизой стали вслух читать молитву, и чеченка отошла от них. Раздобыв бумагу и ручку, девушки стали множить молитвы и пускать их по залу. Люди вокруг воодушевлённо зашевелили губами.
Подруги вспомнили молитву Матроне Московской, хотя это было скорее явление молитвы. До этого Ирина читала её пару раз перед мощами и не смогла бы запомнить текст. Он возник в голове сам собой, а они только записали. Уже потом, сравнивая получившийся текст с настоящим, в двух местах обнаружили неточности. Остальное было правильно! До сих пор многие считают это чудом.
За ними следила юная чеченка, её лицо было открыто и поражало своей красотой. Она хотела поговорить – видимо, чувствовала себя здесь не в своей тарелке – и пересела к ним с заднего ряда поближе. Завязалась беседа. Девушка тихо рассказывала, как жила раньше, как погиб отец, а братья продали её, и она не знала, куда её везут. Что оказалась здесь против своей воли. Она рассказывала, как у них играют свадьбы, какие существуют обряды и о том, что мечтала выйти замуж, а теперь не знает, что с ней будет. Её красивые глаза наполнялись слезами, и она так же вздрагивала от каждого выстрела, как и заложники. Возможно, они подружились бы – по ту сторону кордона.
Приходил доктор Рошаль – договаривался о выводе детей и нескольких беременных женщин на свободу. Ему это удалось. Его доброе имя так велико, что чеченцы отнеслись к нему с должным уважением. Мы аплодировали и его бесстрашию, и «великодушию» террористов.
Ирина тоже было засуетилась – знала, что выглядит на тринадцать лет, спрятала в обшивку кресла свой студенческий и пошла просить за себя и за Лизу. Ей ответили, что у них в тринадцать лет уже не дети, а полноценные воины. Подруга и вовсе застыдила: «Все сидят, и мы никуда не уйдём!» Действительно, подумала Ирина, наверное, стыдно остаться жить, когда все погибают, но так хочется… и мама всё-таки просила постараться выжить, расстраивать её совсем не хочется… Этот вопрос тревожит Ирину до сих пор: насколько соответствует стремление выжить в экстремальных ситуациях, в условиях общего кризиса голосу собственной совести? Когда приходил Иосиф Давидович Кобзон она не видела – спала.
Между тем они продолжали существовать в этом аду. Говорили о том, где хотели бы побывать, что сделать в жизни, жалели о том, что, возможно, не узнают, что такое быть мамой, и не успеют стать большими художниками. Чеченская красавица сидела рядом и покачивала головой.
Обстановка стала накаляться. Террористы всё чаще стреляли в воздух, телевизор не выключался, репортёры давали точные сведения. Девчонки, и не только они, кожей чувствовали, что скоро наступит развязка. Голодные, измотанные отсутствием нормального сна и нервными потрясениями, заложники становились всё более равнодушными к происходящему. Усталость действовала на Ирину, как наркоз. Клонило в сон. Вдруг крики, чёрные силуэты задвигались, грохот стрельбы и какое-то шипение. В зале закричали, что дали газ. Лиза где-то раздобыла шарф и обвязала лицо. Последнее, что видела Ирина, – это тени, палившие по людям в зале. Показалось, что стрельба была беспорядочная, – видимо, наваливалось бессознательное состояние. Рядом с ней громко рычал молодой человек, то ли борясь со сном, то ли со своими страхами. Она ударила его несколько раз по щекам, чтобы он проснулся и вёл себя потише, и отключилась, свалившись под кресло и крепко вцепившись в железные ножки. Была ещё мысль, что теперь её уж точно не найдут и врагам она не достнется…
Когда стрельба закончилась, Ирину с трудом достали из-под кресла двое мужчин: один держал кресло, другой отцеплял руки. Это были свои. Они не нашли бы её, если бы не подруга Лиза. Она не только указала место, где, свернувшись калачиком, лежала Ирина, но и наотрез отказалась уходить без неё – ждала в этом дымном аду, пока вытаскивали подругу.
Позже Лиза рассказала, что самой сладкой, самой высокой музыкой в жизни для неё стал язык, который использовали военные при штурме. Ворвались специалисты, профессионалы своего дела. Каждый выпустил не больше одной пули в голову террориста. Промашек не было. Все легли за считанные секунды.
Ирина пришла в себя на улице перед зданием. Их всех сваливали туда и кололи противоядие. Запястье было исколото, её знобило. На улице шёл то ли снег, то ли дождь. Потом её подняли и куда-то повели. Босой ногой она наступила в грязную, холодную лужу… и вот тут-то Ирина испытала самое огромное и неожиданное счастье, сравнимое разве что с «Девятым валом» Айвазовского! В нём выразилась вся жажда жизни! Лужа стала гимном её освобождения! Все чувства обострились и ликовали. Значит, жива! Она решила навсегда запомнить эти ощущения, чтобы они стали мерилом проблем, не заслуживающих внимания.
Вокруг было темно. Ничего не видно, кроме каких-то расплывающихся геометрических фигур. Только ощущения. Это действие газа, так сказать, постгепаксический синдром. Их грузили в автобус. Не хватало мест. Людей складывали прямо в проходе, чтобы большее количество пострадавших развезти по больницам. Живых клали с мёртвыми. По пути кто-то оживал, кто-то умирал, всё перемешалось в одну большую кашу. В больнице они лежали сначала на тряпках в коридоре, потом всех распределили по палатам.
Наконец-то Ирина смогла выспаться. Сквозь сон слышались шаги, какая-то суета. К ней приближалась фигура… Она подумала: «Вот ведь невезуха, и здесь нашли, наверно, пришли мстить… опять в заложники возьмут…» Просыпаться ей точно не хотелось…
Это были следователи. Они очень подробно расспрашивали всех, кто выжил, вникали во все тонкости. От них она узнала, что погибло много людей, что сапёры, спустившись в подвал после штурма, были ошеломлены количеством взрывчатки. Все задавались вопросом: почему террористы не нажали на кнопку? Одна монахиня сказала: «Да всё просто… За вас же все молились. Вы в самом центре, а по кругу монастыри да храмы».
Спустя какое-то время Ирина и Лиза встречались с другими потерпевшими. Спектакль восстановили и всех пригласили посмотреть «Норд-Ост», но желающих не нашлось...
Со своей подругой Лизой Ирина о происшедшем на Дубровке не вспоминают, как будто ничего и не было. Только в снах, когда Ирина пытается спрятать своих родных от вооружённых бандитов. И заходя в помещение без окон – кино или театр, – она в первый момент чувствует себя жутковато. Танцы они не бросили. Из их группы никто не погиб. В живых осталась и «Гусеничка», но Ирина с ней так и не подружилась.
В институте девушек встретили как героев, хотя просто сидеть и ждать – это, по мнению Ирины, не героизм. Героем для неё навсегда осталась её лучшая подруга Елизавета. Каждый раз, когда они встречаются, Ирина смотрит на неё с лёгким обожанием. Даже когда они случайно обижают или не понимают друг друга, это кажется такими пустяками, что быстро прощается и забывается.
Ирина слышала, что погибшие на этой «войне» были причислены к мученикам веры. Видимо, и правда, среди нас незаметно живёт много Героев и Святых людей, имена которых до поры известны не нам, но только Богу.

Протоиерей Александр Шестак

• Назад
• Вперёд