Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» - сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...
Апрель 1912
Неумолимые слова…
Окаменела Иудея,
И, с каждым мигом тяжелея,
Его поникла голова.
Стояли воины кругом
На страже стынущего тела;
Как венчик, голова висела
На стебле тонком и чужом.
И царствовал, и никнул Он,
Как лилия в родимый омут,
И глубина, где стебли тонут,
Торжествовала свой закон.
1910
Когда мозаик никнут травы
И церковь гулкая пуста,
Я в темноте, как змей лукавый,
Влачусь к подножию креста.
Я пью монашескую нежность
В сосредоточенных сердцах,
Как кипариса безнадежность
В неумолимых высотах.
Люблю изогнутые брови
И краску на лице святых,
И пятна золота и крови
На теле статуй восковых.
Быть может, только призрак плоти
Обманывает нас в мечтах,
Просвечивает меж лохмотий,
И дышит в роковых страстях.
Дано мне тело - что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?
Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.
На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.
Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.
Пускай мгновения стекает муть -
Узора милого не зачеркнуть.
Учись прощать, молись за обижающих,
Зло побеждай лучом добра,
Иди без колебаний в стан прощающих
Пока горит Голгофская Звезда.
Учись прощать, когда душа обижена,
И сердце, словно чаша горьких слёз,
И кажется, что доброта вся выжжена,
Ты вспомни, как прощал Христос!
Учись прощать, прощай не только словом,
Но всей душой, всей сущностью твоей.
Прощение рождается любовью
В борении молитвенных ночей.
Учись прощать, в прощеньи радость скрыта,
Великодушье лечит как бальзам,
Кровь на Кресте за всех пролита,
Учись прощать, чтоб был прощен ты сам.
1952 г.
Я знаю правду! Все прежние правды — прочь!
Не надо людям с людьми на земле бороться.
Смотрите: вечер, смотрите: уж скоро ночь.
О чем — поэты, любовники, полководцы?
Уж ветер стелется, уже земля в росе,
Уж скоро звездная в небе застынет вьюга,
И под землею скоро уснем мы все,
Кто на земле не давали уснуть друг другу.
3 октября 1915
Осенний сумрак - ржавое железо
Скрипит, поет и разьедает плоть...
Что весь соблазн и все богатства Креза
Пред лезвием твоей тоски, господь!
Я как змеей танцующей измучен
И перед ней, тоскуя, трепещу,
Я не хочу души своей излучин,
И разума, и музы не хочу.
Достаточно лукавых отрицаний
Распутывать извилистый клубок;
Нет стройных слов для жалоб и признаний,
И кубок мой тяжел и неглубок.
К чему дышать? На жестких камнях пляшет
Больной удав, свиваясь и клубясь,
Качается, и тело опояшет,
И падает, внезапно утомясь.
И бесполезно, накануне казни,
Видением и пеньем потрясен,
Я слушаю, как узник, без боязни
Железа визг и ветра темный стон!
1
Нет дома подобного этому дому!
В нем книги и ладан, цветы и молитвы!
Но, видишь, отец, я томлюсь по иному,
Пусть в мире есть слезы, но в мире есть битвы.
На то ли, отец, я родился и вырос,
Красивый, могучий и полный здоровья,
Чтоб счастье побед заменил мне твой клирос
И гул изумленной толпы — славословья.
Я больше не мальчик, не верю обманам,
Надменность и кротость — два взмаха кадила,
И Петр не унизится пред Иоанном,
И лев перед агнцем, как в сне Даниила.
Позволь, да твое приумножу богатство,
Ты плачешь над грешным, а я негодую,
Мечом укреплю я свободу и братство,
Свирепых огнем научу поцелую.
Весь мир для меня открывается внове,
И я буду князем во имя Господне...
О счастье! О пенье бунтующей крови!
Отец, отпусти меня... завтра... сегодня!..
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.
Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?
И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
1915
В небе ли меркнет звезда,
Пытка ль земная все длится;
Я не молюсь никогда,
Я не умею молиться.
Время погасит звезду,
Пытку ж и так одолеем…
Если я в церковь иду,
Там становлюсь с фарисеем.
С ним упадаю я нем,
С ним и воспряну, ликуя…
Только во мне-то зачем
Мытарь мятется, тоскуя?
Был добрый юноша, но он стоял
Духовной лествицы еще на нижней
Ступени. — Он Святаго вопрошал:
«Скажи, Учитель, кто мой ближний?»
А Мудрый и ему и нам сказал:
1
По дороге в Ерихон
Путник шел с отвагой!
Но в горах застигнут он
Буйною ватагой...
2
У дороги в Ерихон,
Язвами покрытый,
Брошен в зной палящий он
Путник тот забытый.
3
Вот, довольный сам собой,
Шел священник мимо:
Не замечен им судьбой
И тоской томимой...
4
Идет мимо и левит,
Тоже равнодушный,
А страдальца все томит
Зной и воздух душный.
5
Но пришел к нему один
С нежным сожаленьем,
И то был... самарянин,
Полный умиленьем.
6
Он елей на раны льет,
Обвязав их платом,
И с болящим в путь идет,
Ровно с кровным братом.
7
И вручил его врачу
До выздоровленья,
И сказал: «Все заплачу
За труды целенья...»
8
Разум слов сердечных сих
Не мудрен, не книжный!
Кто жалел, тот, из троих,
Был страдальцу ближний!..
9
Мы поймем ли, и в наш век,
Горе долей нижних,
Чтоб страдалец-человек
Нас почел за ближних?!.
Федор Николаевич Глинка (1786-1880)
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.
Иосиф Бродский, Январь 1964
Покрытый ранами, поверженный во прах,
Лежал я при пути в томленье и слезах
И думал про себя в тоске невыразимой;
"О, где моя родня? Где близкий? Где любимый? о
И много мимо шло... Но что ж? Никто из них
Не думал облегчить тяжёлых ран моих.
Иной бы и желал, да в даль его манила
Житейской суеты губительная сила,
Иных пугал вид ран и мой тяжёлый стон.
Уж мной овладевал холодный смерти сон,
Уж на устах моих стенанья замирали.
В тускнеющих очах уж слёзы застывали...
Но вот пришёл один, склонился надо мной
И слёзы мне отёр спасительной рукой;
Он был неведом мне, но полн святой любовью -
Текущею из ран не погнушался кровью:
Он взял меня с собой и помогал мне сам,
И лил на раны мне целительный бальзам, -
И голос мне сказал в душе неотразимый:
"Вот кто родня тебе, кто близкий, кто любимый!"
Юлия Валериановна Жадовская (1824 - 1883)
О свободе небывалой
Сладко думать у свечи.
— Ты побудь со мной сначала,—
Верность плакала в ночи,—
Только я мою корону
Возлагаю на тебя,
Чтоб свободе, как закону,
Подчинился ты, любя...
— Я свободе, как закону,
Обручен, и потому
Эту легкую корону
Никогда я не сниму.
Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным умереть,
О прекрасном постоянстве
И о верности жалеть!
1915
Смерть смеялась, празднуя победу:
Умерла единственная дочь.
«Ну, Христос, скажи, теперь-то где ты?
Разве в силах чем-то ей помочь?»
Мать рыдала, руки заломивши,
Был народ в смятении большом,
Вдруг раздался голос: «Люди, тише!
Вы сейчас же выйдите все вон.
Не мертва девица, спит лишь только».
«Как это? – спросил, смеясь, народ.
Никакого мы не видим толку
В этом деле. Он, наверно, врет».
Но Иисус вошел в тот дом и властно
Взял девицу за руку её,
Встать велел. Она открыла глазки,
Удивив, обрадовав семью.
Поднялась на ноги. Мать, рыдая,
Но уже от счастия за дочь,
Крепко обняла её: «Родная,
Ты жива! Сбежало горе прочь!»
Ликованья песни зазвучали,
Вместо похоронных панихид,
Где Христос, не будет там печали,
Там навек прощаются грехи.
Смерть смеялась, празднуя победу:
Умерла единственная дочь.
«Ну, Христос, скажи, теперь-то где ты?
Разве в силах чем-то ей помочь?»
Мать рыдала, руки заломивши,
Был народ в смятении большом,
Вдруг раздался голос: «Люди, тише!
Вы сейчас же выйдите все вон.
Не мертва девица, спит лишь только».
«Как это? – спросил, смеясь, народ.
Никакого мы не видим толку
В этом деле. Он, наверно, врет».
Но Иисус вошел в тот дом и властно
Взял девицу за руку её,
Встать велел. Она открыла глазки,
Удивив, обрадовав семью.
Поднялась на ноги. Мать, рыдая,
Но уже от счастия за дочь,
Крепко обняла её: «Родная,
Ты жива! Сбежало горе прочь!»
Ликованья песни зазвучали,
Вместо похоронных панихид,
Где Христос, не будет там печали,
Там навек прощаются грехи.
Экологическая фантазия
Живые и питаются влагой, укрепляются и растут под воздействием живительных солнечных лучей и обласканы легким дуновением ветерка, который вдруг усиливает свою любовь к листьям и веткам повзрослевших деревьев.
