Сердце матери

Кому не знакомо тепло любящего сердца – под сердцем самый родной человек носил тебя до твоего рождения. И потом, после рождения, эта любовь окружает тебя теплом и заботой всю оставшуюся жизнь. Особенно остро материнская любовь проявляется в трудных, порой опасных ситуациях.

История человечества знает особое страдание Пресвятой Богородицы, переживающей распятие Иисуса Христа. Еще при рождении Богомладенца Она предвидела испытания, через которые Ей придется пройти. Праведный Симеон Богоприимец принял на свои руки Младенца Христа и произнес пророческие слова: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, – и Тебе Самой оружие пройдет душу, – да откроются помышления многих сердец (Лк. 2: 34 – 35).

Пресвятая Богородица явилась свидетельницей голгофских страданий Христа. При кресте Иисуса стояли Матерь Его и сестра Матери Его, Мария Клеопова, и Мария Магдалина (Ин. 19,25). Пронзительно точно написала об этом Анна Ахматова:

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Когда в Великую Пятницу в храме совершается вынос плащаницы, замирает сердце в ожидании чтения Канона на плач Пресвятой Богородицы. Наконец, священник с великим благоговением начинает читать удивительный и скорбный текст. Пресвятая Богородица страдает по-человечески открыто и глубоко, Ее искреннее горе схоже с горем других матерей, которые оплакивают гибель своих сыновей.

Дева Чистая, предстоя у Креста с возлюбленным учеником, горестно стеная, терзаясь и вместе с другими женами вопия, говорила: «Видя Тебя ныне, возлюбленное Чадо Мое, висящим на кресте, горько уязвляюсь в сердце моем... Вымолви, Благий, слово рабе Твоей... Сын и Творец Мой добровольно терпишь Ты лютую смерть на древе».

Видя Сына и Господа, покрытого язвами, обесславленного и обнаженного на древе, рыдая как Матерь, Дева говорила: «Чадо Мое! Огонь палит внутренность Мою».

Терзаясь и удивляясь, Иосиф вместе с Никодимом, рыдая, снял пречистое тело; с плачем приняла Его Матерь безмужняя, положила на колена, со слезами и горькими рыданиями осыпала лобзаньями и говорила: «Тебя, Владыка, Сын и Бог Мой, Я, раба Твоя, имела единственною надеждою, жизнию и светом очей. Но теперь я лишилась Тебя, Чадо мое сладчайшее! Увы, печаль и скорбь, и воздыхания терзают Меня, когда вижу Тебя, Чадо Мое возлюбленное, нагим помазанным ароматами мертвецом. Вижу мертвым Тебя, Человеколюбец, воскресившего мертвых и все содержащего, и утроба Моя уязвляется лютою скорбию. Я хотела бы умереть с Тобою, ибо нестерпимо для Меня видеть Тебя бездыханным мертвецом. Изумляюсь, видя Тебя, преблагий Боже и прещедрый Господи, без славы без дыхания, без красоты. Держу Тебя в объятиях и плачу, не надеясь – горе Мне! – увидеть Тебя более, Сын Мой и Бог Мой! Не вымолвишь ли рабе Твоей слова Ты, Слово Божие? Не ущедришь ли, Владыко, родившую Тебя? Не услышать более Мне, рабе Твоей, Твоего сладкого гласа и не увидеть, как прежде, красоты лица Твоего: ибо сокрылся Ты, Сын Мой, от очей Моих!»

Страдания материнского сердца одинаковы во все времена.

Февраль 1996 года. За окном порывистый ветер кружит снежные хлопья. В доме тепло. Любовь Васильевна смотрит в окно и ждет, ждет почтальона, который принесет ей письмо от сына. Где-то оно задержалось, больше месяца нет никаких известий. Как только сын ушел в армию, в сердце матери поселилась тревога. И чем дольше от него не было писем, тем труднее давался каждый день ожидания.

За окном покачивалась березка. Ее оголенные ветки то и дело касались стены дома, словно хотели укрыться от непогоды и хоть немного согреться. Любови Васильевне подумалось: «Может быть, и Женя сейчас, так же как и эта березка, нуждается в тепле и уюте». Вдалеке появилась знакомая фигура почтальонки: «Пройдет мимо или зайдет в наш дом»? Сердце забилось – она повернула к подъезду. И вот Любовь Васильевна, стараясь выглядеть как можно спокойнее, открывает дверь…

– Получите телеграмму.

– Что? Откуда? О чем?

– Там все написано, – отстраненно ответила почтальонка. – Распишитесь вот здесь.

Любовь Васильевна машинально поставила подпись, попыталась прочесть телеграмму, но ничего не поняла. «Ваш сын Евгений Александрович Родионов самовольно оставил воинскую часть, командование просит принять меры для его возвращения…»

– Это не про Женю, он не мог так поступить, он не дезертир – почти кричит Любовь Васильевна, но почтальонка торопится закрыть дверь.

Любовь Васильевна бессильно опускается в кресло. Еще и еще раз перечитывает телеграмму. Надо что-то делать… Решение принимается сразу. Надо ехать туда, в Чечню, во всем разобраться и найти сына.

Сколько могла, собрала денег и села в поезд.

Плацкартный вагон неторопливо стучал колесам, покачиваясь из стороны в сторону. Застелив постель и погрев руки о стакан горячего чая, Любовь Васильевна пытается уснуть, свернувшись калачиком и натягивая на голову не первой свежести одеяло. Но сон не идет, напряжение не отпускает. Изредка проваливаясь в забытье, она думает о сыне.

Вспомнилась поездка в воинскую часть, где служил Женя. Командир части как-то недружелюбно встретил Любовь Васильевну. Он почему-то сразу решил: еще одна мама приехала просить, чтобы сына не посылали в горячую точку. Но она сказала, что ее Женя достаточно взрослый человек и, вообще, она привыкла уважать его мнение.

Увидев сына в военной форме, она искренне обрадовалась и улыбнулась, обняв, сколько было сил, самого родного и дорогого на всем белом свете человека. И все же сказала:

-Там идет война. Уже есть погибшие, есть пленные. Ты даже не знаешь, насколько все серьезно. Если что-то случится – мне не пережить.

– От судьбы еще никто не ушел. Можно выйти на улицу и попасть под машину. Тебе что, от этого легче будет? А плен… Плен – это уж как повезет.

Поезд остановился. Она открыла глаза. Сквозь зашторенное окно бесцеремонно пробивалось яркое утреннее солнце. «Дальше поезд не идет…» – послышался голос проводника. Любовь Васильевна наскоро оделась, собрала небольшие пожитки и направилась к выходу. Пассажиров было немного – человек семь. Прифронтовой город, в основном одноэтажные постройки. Что-то похожее на привокзальную площадь, испещренная выбоинами дорога, и грязь...

Отправилась искать часть, где служил Женя. Там перед ней извинились, сказали, в суматохе сразу не разобрались – погорячились. Так, обвиняя солдат в дезертирстве, командиры пытались оправдать свою недопустимую в военной обстановке халатность.

Для Любови Васильевны начались долгие мытарства на чеченской земле. Она устроилась в генеральскую гостиницу мыть полы. Работала сутки через трое, оставалось много времени для поисков. Познакомилась с нужными людьми – они называли себя посредниками и приходили прямо к части, на КПП. Им денежку – ей информацию. Узнав, что где-то есть лагерь пленных, Любовь Васильевна ехала туда.

Местные по-разному относились к русской женщине, разыскивающей сына. Если село разбомблено и погибли люди – встречали упреками, палками и всем что попадало под руку, поэтом она перестала заходить в такие места. А если село цело – чашка чая, кусок лепешки и приют были гарантированы.

Вместе с Любовью Васильевной разыскивал своего сына Александр из Йошкар-Олы. 16 апреля, как раз на Пасху они отправились в дом Шамиля Басаева, к его матери. Та накрыла на стол и угостила их чаем. Пришел Шамиль. Все правила гостеприимства он выполнил, вместе с ними пил чай. Сказал, что его бойцы пленных не берут, всех убивают, и ничьих сыновей у него нет.

На обратном пути Любовь Васильевна и Александр прошли километра два, их догнали всадники. Схватили, бросили в какой-то сарай. Обвинили в том, что они добывали информацию и передавали федералам. Александра застрелили сразу, а Любовь Васильевну сильно избили. С остервенением били руками и ногами, казалось, решили добить. Ее спасло, что она не размякла, не расслабилась, была внутренне сжата, как пружина. Они думали, что с ней покончено, и уехали.

А она выжила… Почти сутки лежала на мертвой руке Александра. С трудом выползла, с километр шла пешком, превозмогая боль. «Угощать чаем, а потом убивать гостей? Какое-то непонятное гостеприимство, не настоящее, к чему это?» – думала Любовь Васильевна.

Встретила десантников, которые и приютили ее. Потом целый месяц ходила в госпиталь, не могла жить без обезболивающих.

21 сентября был праздник в честь Хасавюртовского договора. Чеченцы устроили скачки, на которые, как правило, собираются все известные командиры. Туда поехала Любовь Васильевна. Когда чеченские командиры фотографировались, она встала рядом с ними (потом это снимок был для нее пропуском и спасением от скорых на расправу боевиков) и сказала: «Сколько времени прошло, вы же обещали!» Сразу несколько очень известных полевых командиров ответили, что «в живых его больше нет, ищи тело в Бамуте». Внутри у нее что-то оборвалось, рухнула надежда увидеть сына живым.

В Ханкалу Любовь Васильевна возвращалась затемно. Пули изрешетили ночь, но ни одна из них не задела Родионову. Ей было все равно. Она шла и вслух молилась: «Господи, пусть кто-нибудь выстрелит – свои, чужие, мне все равно, я больше не могу. Я упаду и не буду ничего чувствовать».

Найдя место, где был убит Женя, Любовь Васильевна смогла забрать тело сына только после того, как заплатила убийцам 4000 американских долларов, по тем временам стоимость квартиры. Квартира была продана, и деньги отданы.

Осень. Темная холодная ночь. Место, где надо было копать, подсвечивали фарами. Даже когда она стояла на краю воронки, когда были выплачены все деньги, выполнены все условия, она еще надеялась, что он жив. Солдатам сказала, что не поверит, если не увидит на теле креста. Вдруг один из них закричал: «Крестик…» Впервые за время поиска Любовь Васильевна потеряла сознание…

Рано утром она должна была лететь в Ростов, сопровождая еще четыре двухсотых груза. Долетели из Ханкалы до Моздока, там, на летном поле расставили носилки с телами и ждали вертолета на Ростов. Ожидание длилось более 6 часов. Светило солнце, шелестела фольга, в которую были завернуты тела, мимо проходили люди, и казалось, будто ничего особенного не происходит. Только сердце билось в каком-то непонятном ритме. Обычные будни воюющей страны. Это страшно и как-то неправильно. У нее было ощущение, что она сходит с ума. Никто к ней не подошел, не предложил воды. Все занимались своими «неотложными» делами…

20 ноября 1996 года, через полгода после убиения, тело Евгения было захоронено.

К Любови Васильевне приходит много людей, которые, так же как она, потеряли своих сыновей и не могут выйти из отчаянного состояния, справиться с постигшим их горем. Бесстрашно и мужественно пройдя жесточайшие испытания, ее материнский подвиг, подвиг Матери солдата рождает в людях светлое и настоящее понимание жизни, дает силы жить, открывает веру в Бога.

Протоиерей Александр Шестак

• Назад
• Вперёд