В Неделю по Рождестве и перед Богоявлением
Мы продолжаем праздновать Рождество, и сегодняшний воскресный день — переход к празднику Богоявления, Крещения Господня, потому что это воскресенье есть и неделя по Рождестве, и неделя перед Богоявлением — как бы середина.
Святая Церковь выбирает то же Евангелие, которое мы читали в день памяти 14 тысяч убиенных младенцев: «Когда Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы с востока». И мы знаем, что царь Ирод, испытав, куда они шли, замыслил убить Младенца Иисуса, но ему это не удалось: волхвы были Господом извещены и ушли другой дорогой, не возвратились к Ироду. «Когда же они отошли, — се, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет, и там был до смерти Ирода». Ирод в гневе решил все-таки соделать это черное дело: послал слуг, чтобы всех младенцев двух лет и меньше, которых найдут в Вифлееме и его окрестностях, погубить, но Спасителя между ними не оказалось. «По смерти же Ирода, — се, Ангел Господень во сне является Иосифу в Египте и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и иди в землю Израилеву, ибо умерли искавшие души Младенца».
Как все в Евангелии, эта священная история имеет для нас и символическое, и нравоучительное значение. Мы видим человека, который жил своими страстями — властолюбием, гневом, всякими пороками, которые и привели к тому, что его имя, Ирод, стало нарицательным. Человек, который живет по своим страстям, вполне уподобляется самому возбудителю этих страстей, то есть дьяволу. Если мы хотим понять, кто такой дьявол, надо внимательно посмотреть на Ирода-царя. Но мы видим также, что не дьявол управляет миром: не было угодно Богу, чтобы Иисус Христос погиб в младенчестве, — и Господь Его спас. Из этого мы извлекаем другое поучение: что без воли Божией ничего с нами не случится. Действительно, без воли Божией и волос с головы человека не упадет, не говоря о таких вещах, как смертоубийство или тяжелая болезнь. Если Богу угодно, Он в любых, самых тяжелых обстоятельствах сохранит. И вот мы видим, что Господь сохранил Младенца Христа.
Еще мы видим, что Иосиф проявил большое послушание: «взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет». Вот так, ничего с собой не взяв, уехать на несколько лет в совершенно чужую страну — это, конечно, дело очень трудное, это подвиг. Но Иосиф себя воспринимал именно хранителем этого Божественного Дитяти и счел своим долгом пожертвовать своим благополучием, удобством и послушаться воли Божией. Это послушание позволило ему сохранить жизнь. Вот как важно, чтобы человек внутренне открыл для себя волю Божию и поступал соответственно с ней. В этом тоже для нас большое поучение.
Мы знаем, что на самом деле Господь Иисус Христос Ироду ничем не угрожал, Он был еще совсем маленький, когда Ирод умер. И после того, как Ирод умер, его царство все равно было разделено на четыре части, то есть зло, которое он затеял, как и всякое зло, было бессмысленно. Человек тешит своим злом только одно: чувство мести. Чувство же мести, будучи достаточно развито, приобретает вид злорадования. И когда человек радуется злу, он приобретает вполне бесовские свойства, становится уже вполне бесноватым. Потому что какая радость бесу? Только сотворить зло. К сожалению, часто человеку кажется, что, только сотворив зло, можно восстановить какую-то справедливость, и из неправильно понятого чувства справедливости возникает желание отплатить злом за зло. Но это совершенно бессмысленная вещь, человек ничего не выигрывает, а, наоборот, еще больше разрушает собственную душу. Этому нас тоже учит сегодняшнее Евангелие. И в другом месте говорит Господь: «Мне отмщение, Аз воздам».
Люди, живущие в миру и не соединяющиеся с Богом через Церковь, внутренне чувствуют свою неправоту, поэтому каждый человек начиная с младенчества и кончая старостью нуждается в оправдании собственной жизни. Мы в Церкви молимся Богу: «Научи мя оправданием Твоим». Потому что оправдание, которое дает человек сам себе, совсем не то, что оправдание Божие. Сам человек склонен себя оправдывать. Например, очень многие люди повинны в том, что убивают собственных детей. Таких миллионы, десятки миллионов — и они, оправдывая себя, говорят много странных слов, следуя которым можно оправдать все что угодно. Если можно убить ребенка за то, что он не вовремя на свет появится, — это его единственная вина перед папой и мамой, — тогда вообще, наверное, уже все можно. Захотел есть — зарезал человека, отнял кусок хлеба и поел. Или бросил жену с двумя детьми — но ведь это можно понять, он же другую полюбил. Ну, понять-то все что угодно можно.
Все можно понять и оправдать, такое положение стало обычным и нормальным, люди как-то притерпеваются ко злу. Но на самом деле для победы над злом Господь дал совершенно другой путь. Этот путь называется покаянием. Каждому грешному человеку Господь Своим пришествием в этот мир дал возможность получить оправдание от Бога. Оправдание не в его поступке, потому что многие поступки столь ужасны, что, если по-честному разбираться, никакого оправдания быть не может, а только самая лютая казнь. Если поступать по справедливости, то, конечно, всех надо убить. Но имя Бога — любовь, а не справедливость. Поэтому Господь как любящий Отец желает, чтобы Его детки, то есть мы с вами, покаялись. Что это значит? Это значит глубоко осознать всю неправду наших прежних поступков и пообещать Богу никогда в будущем эти поступки не совершать, потому что они ужасны. Господь пришел не судить мир, а спасти мир от греха, и каждый человек может свой грех принести к ногам Спасителя, оплакать его и обещать Богу впредь так не делать. Тогда Господь может этот грех, даже самый страшный, сделать как бы небывшим, не вменить человеку греха.
Что значит не вменить? Это значит не осудить. Когда человек совершает какой-то поступок в безумии, о нем говорят: он невменяем. Это значит, что поступок ему в вину не вменяется. А при покаянии, наоборот, от человека требуется признание в грехе — причем перед Богом. Хотя исповедь формально совершается перед человеком, перед священником, но на самом деле она совершается перед Самим Христом: «Се, чадо, Христос невидимо стоит, приемля исповедание твое». И на аналое лежат Евангелие и крест Христов, то есть слово Божие и орудие нашего спасения. Господь, как бы облегчая нам возможность покаяния, установил таинство таким образом, что мы исповедуемся перед священником, потому что когда мы говорим в пустоту, то не чувствуем, действительно ли каемся или нет, а видя перед собой человека, такого же грешного, мы можем самим себе перед Богом учинить суд.
Конечно, Господь смотрит не на то, что человек произнес. У одних это получается довольно ловко и бойко, у других могут быть всякие затруднения. И не надо думать, что нужно учиться исповеди в какой-то особой замечательной литературной форме, чтобы все было понятно, чтобы священнику все объяснить. Господь смотрит не на это, Господь смотрит только на сердце человека: действительно ли он хочет оставить дьявольскую жизнь, действительно ли хочет оставить всякую злобу, всякую месть, всякую зависть, гордость, тщеславие, самооправдание или же нет? Чего хочет человек, подходя к исповеди: он действительно хочет примириться с Богом, чтобы Господь оправдал его, или же он хочет оправдать себя сам? Ведь мы по навыку нашему человеческому очень склонны себя и на исповеди как-то оправдывать, хотя нас, собственно, никто не обвиняет, никто не хочет нас обличить или всем рассказать, что мы согрешили.
Да и что ты на исповеди можешь сказать нового, чего священник прежде не слышал десятки, сотни раз? Ничего, потому что сатана — существо очень однообразное, гнусно-серое, примитивное, очень пошлое, не могущее ничего нового изобрести, он может только что-то где-то подглядеть и это извратить. Поэтому грехи у всех одинаковые, вокруг одних и тех же страстей, просто у одного одна страсть преобладает, у другого другая, а у третьего все восемь в одинаковом развитии, в этом и вся разница. Человек на исповедь несет самого себя, и ему кажется, что вот именно у него все такое страшное, неприличное, ужасное, а на самом деле каждый в той или иной степени грешен всем, всеми грехами, и, когда человек начинает читать любую книжку о покаянии, он с удивлением обнаруживает, что нет такого греха, который бы он не совершил. Действительно, в той или иной форме любой грех обязательно совершался. Это каждому надо понять, чтобы уметь смириться перед Богом.
Господь, несмотря на всю нашу нечистоту, не погнушался принять на Себя плоть человеческую, прожил с младенчества такую трудную жизнь, которая закончилась крестной смертью, — все для того, чтобы нас освободить от кошмара этой жизни, показать, что есть другая жизнь, в которой не мстят, не злятся, в которой стараются, если тебя ударили по правой щеке, подставить левую. Это трудно, это сразу не удается, но надо по крайней мере стараться, по крайней мере понимать, что это правильно, правильно не когда ты бьешь, а правильно, когда тебя бьют, это гораздо благороднее, гораздо лучше, чище. Другое дело, когда ты кого-то защищаешь, это совершенно правомочно и абсолютно по-христиански: если слабого на твоих глазах обижают, а ты имеешь возможность вступиться, то вступись, рискуя опять же собой, то есть подставляя себя.
Христианство — это когда человек все время подставляет себя. Понятно, что на это нужны мужество и некоторая к себе беспощадность. Вот тебя все время обижают — а надо прощать, Господь этого хочет. В самой главной молитве, которой Господь научил Своих учеников, прощение Свое, вот это оправдание, Он поставил в зависимость от того, насколько мы можем прощать: «остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Насколько мы можем простить, насколько у нас в сердце есть это благородство — лишь настолько мы сможем стать детьми Отца Небесного. Насколько есть в нас эта возможность расширить свое сердце, чтобы простить человека, не мстить ему, не отвечать злом за зло, живя среди волков, по-волчьи не выть — настолько мы и сумеем приблизиться ко Христу. Вот это самое главное.
Ведь что такое путь христианский? Это путь правильного устроения души. В чем это устроение? В том, чтобы все совершать не по какому-то чувству, которое возникает в нас: гнева, зависти, злобы, блуда. Вся наша жизнь идет от чувства к чувству: то этого захотелось, то того очень не захотелось, и от этого зависит, собственно, состояние нашей души: то нам спокойно и весело, то нам мрачно и грустно, а то не можем заснуть, нас обуревают всякие помыслы злобы, и мы все думаем: эх, надо было так сказать да так сказать. Ну а что это даст? Уменьшим ли мы общее количество зла в мире, если кому-то что-то будем объяснять? Разве возможно кого-нибудь в чем-нибудь когда-нибудь убедить? Совершенно невозможно. Если бы можно было человека убедить, то уж Господь Иисус Христос, который был, наверное, самый совершенный оратор, конечно бы, его убедил. Но нет, Господь просто рассказывал и показывал, и только те, кто сам захотел, стали Его учениками. Это и до сих пор так. Вот мы все в кучку сбились, все пришли в церковь — но кто из нас станет учеником Христовым? Только тот, кто сам захочет, а большинству этого не надо, большинству нужно душевное утешение. И что, разве Господь не дает? Дает. И разве, когда мы молимся о какой-то нужде, Господь нам не помогает? Помогает.
Весь опыт нашей жизни говорит, что Господь милостив, Он действительно нам помогает, хотя мы совершенно неблагодарны. Чем мы Богу отплатили за Его любовь? Ничем. С детства люди неблагодарны к своим родителям. Встречаются ли такие дети, которые благодарны родителям за то, что те на них стирают, зарабатывают им на еду, их одевают? Нет, они этим пользуются совершенно спокойно и думают, что так и надо. А как только нужда в родителях отпадает, стараются от них отделиться, быть от них подальше, чтобы родители не мешали. То есть пока нам дают — хорошо, а когда что-то от нас потребуется, то сразу вроде и не надо. Мы к этому привыкли, мы в этом воспитаны. Естественно, что такой злой навык переносится и на Отца Небесного: мы совершенно неблагодарны Богу и не хотим, да и не можем ответить взаимной любовью, у нас в сердце ее такое ничтожное количество, что мы даже боимся ей и поделиться. Хотя любовь имеет такое свойство: чем больше человек ее проявляет, тем она в нем больше прибывает; если человек, не жалея себя, оказывает любовь, ее становится больше.
Поэтому христианская жизнь заключается в том, чтобы достичь любви, поэтому каждый день и каждый час мы должны, если хотим быть учениками Христовыми, стараться жить по любви. Почему стараться? Потому что если человек с утра понедельника начнет жить по любви, он уже к одиннадцати часам поймет, что у него не получается. Ничего в этом ни страшного, ни удивительного нет: при нашей скудости духовной, конечно, откуда же в нас быть любви? Но надо все время себя к этому понуждать, понуждать. Для этого, собственно, заповеди и существуют: все заповеди говорят о любви. Что значит «не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни вола его»? Речь идет о любви: чтобы ты к ближнему относился с любовью, а не с завистью. И если рассмотреть любую заповедь, мы увидим, что источником ее является любовь.
Господь хочет, чтобы мы поступали по любви, а любовь непосредственно связана с жертвой. Господь, еще когда учил древний Израиль, сохранил эту обязанность жертвы, потому что труднее всего человеку расставаться со своим. Что больше любим, то при расставании большие вызывает в нас слезы. Любим родственника или друга — он умирает, и мы плачем. Почему? Хотя мы говорим, что нам его жалко, на самом деле мы жалеем себя, что мы больше не увидимся с этим человеком, что нас с ним многое связывало, а теперь оно уходит. Можно продолжать эту связь с помощью молитвы, но мы же знаем, сколь наша молитва скудна и как тяжело она дается. Так же и потеря имущества, потеря денег — все в нас вызывает скорбь. Почему так? Только по одной причине: мы не способны на любовь. Если бы мы были способны, мы все, что имеем, все свои таланты, свое время, свои силы тратили бы на любовь к нашему ближнему. Каждый может ближнему своему послужить, и круг этих ближних не ограничивается собственной семьей, а может быть очень расширен. А мы даже собственной семье не желаем послужить как следует. Мы всё хотим так в семье устроить, так наладить, чтобы домашние нам служили, чтобы нам было тепло и уютно. Слава Богу, в семье всегда находится такой человек, который имеет любви больше других. И конечно, ему тяжелее всех достается, потому что он не получает благодарности от тех, кого любит, но все равно каждому старается служить, иногда ловко, иногда нет, как получится.
И вот Господь, научая ветхий Израиль, говорил, что нужно жертвовать, причем жертвовать самое лучшее: лучшее из стада, лучшее из своего имения приносить в храм. Конечно, Богу не нужны воловьи туши и ягнята, которых режут и сжигают на жертвеннике. Конечно, Ему не нужны ни голубицы, ни горлицы, это и так все Богу принадлежит. Богу нужно от человека произволение: чтобы он отдал лучшее, пусть и в такой форме, можно сказать, языческой. Почему Господь избрал этот обычай? Потому что никакой другой формы общения с Богом древний человек не знал и знать не мог, о чем-то духовном с ними говорить — это как сейчас с кем-нибудь на автобусной остановке; совершенно бессмысленная вещь. Человек понимает, только когда с него сняли пальто или ему дали пальто. Вот это он понимает: сняли с меня пальто — это плохо, дали мне пальто — это хорошо. Потому что на самом деле каждый хотя рождается в определенной культуре, в определенное время, но сам по себе он такой же дикарь, как древний какой-нибудь скотовод, землепашец или воин. Его можно воспитать, и за какие-нибудь десять лет он станет янычаром турецким, или волхвом, или зороастрийцем. Вот он родился, и из него можно что угодно сделать, и мы с ужасом и наблюдаем, во что наши мальчики и девочки превращаются. Прошло всего десять лет, и только разводишь руками, сколько зла совершенно беспощадного, ненужного и самовредного происходит.
А любовь связана с жертвой. И Господь хочет, чтобы каждый человек сам стал этой жертвой. И не просто хочет: вот написал декларацию, а вы давайте исполняйте — нет, Он все это сделал Сам. Пришел Сам на землю, прожил эту жизнь, и стал жертвой, и тем показал: вот это есть жизнь настоящая, вот это есть жизнь праведная, это есть жизнь, которая приводит к Богу, которая исполнена чистоты и правды. Если хочешь такой жизни, становись учеником Христовым. Если хочешь здоровья, богатства, продвижения по службе, счастья — тогда это совсем не тот путь. Господь Своим ученикам не обещает успехов в бизнесе и доброго здоровья. Нет, Христова Церковь этого не обещает, этому учит протестантизм: вот, делайте как мы, и у вас все будет отлично. Нет, ничего отличного не будет. Ничего нет хорошего в том, что Христа распяли на Кресте, это ужасно. Но Он через эту страшную смерть нас спас. Каким образом? Силком, автоматически? Вот Он распялся на Кресте, а мы уже спасены? Как с любым баптистом поговоришь — они уже все спасенные, привет и поздравляю! Ничего подобного: насколько путь Христов стал твоим, настолько ты и спасен. Если уклоняешься от этого, не хочешь трудиться, не хочешь подставлять щеку, не хочешь прощать, не хочешь быть битым, а хочешь бить сам — значит, удаляешься от Христа.
Сюда еще надо добавить: не хочешь защищать слабого. Это тоже входит в обязанность. Некоторым непонятно, почему Александр Невский святой — он столько людей порубал-потопил. Вот поэтому. Чем больше он порубал и потопил, тем больше он свят. А как же говорят подставить щеку? А его и били по щекам: его четыре раза из Новгорода выгоняли, а он, когда обратно звали, смиренно опять приходил и опять за них кровь проливал. И в Орду четыре раза ездил, пока его не отравили. По щекам он получал очень много, и от хана получал, и от своих соплеменников, это у нас, собственно, обычное дело. И хоть бы один остался ему благодарен. Да, когда он умер, конечно, плакали: закатилось солнце земли Русской. А при жизни нет. Чуть что не по-ихнему — выгоняли, очень уж они вольнолюбивые были, очень свободомысленные, а он смиренно уходил, хотя мог бы дружинушку набрать и Новгород перепахать плугом, как Тит и Веспасиан — Иерусалим. Нет, он был смиренный и относился к этому как к своему служению. Вот в том-то и святость. Не в блиндаже отсиживался, а ехал впереди, и своей жизнью рисковал, и умер молодым, сорокалетним.
Об этом тоже не надо забывать, что христианство, смирение, и послушание, и кротость, и любовь, они иногда проявляются так, что приходится меч в руки брать, но совершенно не с тем, чтобы отомстить, чтобы кого-то унизить, чтобы восстановить какую-то мнимую справедливость, а совершенно по другим мотивам. И главным мотивом наших поступков должна быть любовь — ко Христу, к своему ближнему. Но это даже и произносить в некотором смысле страшно, потому что в конце XX века это уже как-то и не звучит, уже такой абстракцией стало «любовь к Богу и к ближнему», что каждый раз, когда это произносишь, даже язык не хочет поворачиваться, уж слишком большая высота.
Это не значит, что мы не должны в этом направлении ничего делать. У каждого есть свой маленький огородик собственного сердца, и мы люди неглупые, глупых вообще нет, каждый понимает, что хорошо, что плохо, — просто надо иметь мужество этому следовать. Надо научиться этому следовать: не возвращаться к Ироду, как сделали мудрые волхвы, а со Христом вместе обрекать себя на гонение от этого безумного мира, который не понимает, что, уничтожив Церковь, он уничтожит и сам себя, что все, что в мире существует, есть только рама к той картине, которую являет собой Церковь Божия. Да, в человеческой культуре, как и во всякой золоченой раме, очень много всяких финтифлюшек, и это представляет собой иногда очень большую ценность, и рамы бывают очень дорогие, но все-таки главная ценность — то, что в раме. Вот в чем дело. Как только картина исчезнет, пустую раму только в антикварную лавку выставить, а в художественной галерее она уже висеть не может. Так и все, чем человек кичится в этом мире, всего лишь рама, обрамляющая главное — Церковь, которая есть соль земли, потому что только она предохраняет этот мир от гниения. А мир все хочет сам себя оправдать и сам устроить свою жизнь без Бога. Очень старается — и устроит. И когда устроит, это будет вполне антихристово царство. Оно обязательно будет устроено. Не дай Бог нам до этого дожить, до этих страшных времен, когда уже никакого воздуха не будет, все будет железное, и никто уже не вырвется — разве тот, кто сможет обречь себя на голод, на гонения, уже явные и открытые.
Поэтому нужно нам не возвращаться к Ироду. Если каждый раз, выходя из храма, мы входим в нашу обычную мирскую жизнь и опять беремся за это знакомое, привычное, любимое зло, тогда мы не сможем очистить свое сердце и узреть Бога. Помоги нам, Господи. Аминь.