В день рождества Иоанна Крестителя

Жизнь есть приобщение к Богу, а все остальное, что мы в обиходе называем этим словом, на самом деле не жизнь. Человеческая жизнь — это состояние высшее по отношению к миру растительному и животному, но вся беда в том, что мы по своему гнилостному, греховному свойству, которое приобретаем уже с рождения, не способны к провождению подлинной человеческой жизни. Наш изъян постоянно тянет нас книзу, к тому, чтобы стать зверьком или травинкой.

Трава как живет? Упало семя и проросло, потом кто-то наступил или сорвал, а если не наступил, не сорвал, осень пришла, и все засохло. Думай трава не думай, старайся не старайся — она ничего не может сделать, она корнями в земле, ей остается только пассивно ждать, что произойдет: раздавят, сорвут или все-таки удастся дожить до осени. Звериная жизнь несколько сложнее растительной, и, чтобы жить ею, нужно больше трудов, нужно бегать: волка ноги кормят. И человек, если хочет много зарабатывать, надо крутиться, а если кто-то предлагает, ты, мол, мне сейчас деньги дай, а я тебе крекс-фекс-пекс и сделаю много денег — то ясно, что это обман. Хочешь непыльную работу — значит, нужно учиться. Если не хочешь руками работать — значит, надо головой. Нужно все время каким-то образом себя напрягать, к чему-то нудить.

Жизнь духовная еще сложнее, потому что наше внутреннее «я», испорченное грехом, тянет нас вниз. Чтобы жить духовной жизнью, нужно напрягать себя для воздержания от всякого греха, постоянно об этом помнить, постоянно душу держать в струнку и во всем исходить из пользы своей душе. И движущей силой такой жизни является вера. Вера не как доверие некоторой истине, а вера как видение — видение Бога, видение своей жизни через призму веры. Вера — это то, чему следует отдать всю свою жизнь. Конечно, это трудно, потому что мы слишком растительные, слишком животные. Но внутри, очень глубоко в сердце человека, есть как бы память о мире невидимом. И когда сердца касается слово Божие, Его правда, то сердце узнает ее, и начинает вибрировать, и проникается желанием этой правде следовать. Тут-то и начинается борьба, и Господь, снисходя к нашей немощи, дает нам возможность прийти к Нему через людей.

Человеком, который облегчил путь ко Христу тем, кто хотел идти этим путем, был Иоанн Предтеча. Он говорил о покаянии, говорил о том, что праведно и что неправедно. Не все его слышали, а те, кто искал, кто понимал, что жизнь, которой мы живем, неправильная, несправедливая, нехорошая. И когда они услышали, что есть в Иорданской пустыне человек, который живет иначе, который говорит, как надо правильно жить, тогда те, кто хотел, пришли к нему, крестились от него, совершили омовение в знак очищения от грехов. Иоанн Предтеча пришел ради немощи нашей. Его роль была служебная, он свою жизнь отдал именно этому служению, он жизнь прожил не для себя, не для того, чтобы ему кем-то стать, кем-то быть, что-то иметь. Что имел Иоанн Предтеча? Ничего не имел. Хотя жизнь его увенчала слава, но он, понятно, не об этой славе пекся и все свои дела совершал не для того, чтобы дать материал к житию. Нет, он просто повиновался тому голосу веры, который в нем звучал.

Сегодня мы читали Послание к Римлянам апостола Павла. В отрывке, который предшествует этому чтению, говорится: «Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона». И покаяние, и жизнь благочестивая, и пост, и много всяких хороших нужных вещей — все только средства, а цель — достижение любви. Зачем? Ведь естественно любить свою семью, это облегчает жизнь, а любить всех, кто к тебе приходит, сложно, потому что люди пользуются твоей любовью, все время приходится что-то от себя отщипывать и кому-то давать, а людей-то много. Как продавщицы говорят: вас много, а я одна, стойте и ждите. Любить трудно — так для чего это нужно? Дело в том, что только этим можно уподобиться Богу, чтобы Господь имел возможность взять нас к Себе. Он нас всех любит и всех хочет взять, но не всех возможно. Если дерево внести в печь, оно сгорит. Так и мы, если не имеем любви и войдем в Царствие Небесное, то сгорим. Многие думают: если бы Господь явился мне, я бы уверовал и жил благочестиво. Но если бы Господь тебе показался, ты бы сгорел. Апостолы, ученики Христовы, только немножко славы Божией увидели — и попадали на лица свои. Моисей только краем глаза видел славу Божию — а когда он сходил с горы Синай, то сам светился так, что ему пришлось лицо закрыть платом, потому что люди, которые ждали внизу, слепли от этого сияния, хотя это было даже не его сияние, а отраженный свет
Божества.

Господь не является не потому, что хочет оставить нас во тьме, просто мы не можем Его видеть, мы как гнилые деревяшки сгорим, и от нас дым пойдет, тем весь опыт и кончится. Бедный Мотовилов приобщился к благодати Божией через Серафима Саровского, а потом пятнадцать лет был бесноватым. Это все не так просто. Если человек лезет со свиным рылом в калашный ряд, это приводит к очень тяжелым последствиям. Все должно быть постепенно, а цель — достижение любви к Богу, и это происходит через ближнего. Почему мы так спокойно, совершенно уверенно говорим, что протестанты Бога не любят и не знают, а тот, кого они любят, совсем не Христос, хотя они его зовут Христом? Да потому, что они икон не любят. Как же человек может любить Бога и не любить Его образ? А самая явственная икона Божия — это есть человек. Поэтому любовь к ближнему вытекает из любви к Богу. Если нет любви к Богу, нет и любви к ближнему. Если есть любовь к ближнему, значит, потенциально возможна и любовь к Богу. Иначе и быть не может: любить то, чего не видишь, невозможно.

Любить ближнего можно только приобщившись к Богу, и Бога можно возлюбить только в ту степень, в которую Его увидел: увидел, как Он действует в твоей жизни, увидел эту всю красоту, эту любовь, заботливость, нежность. Сердце не может выдержать этого. Даже между людьми, если один очень полюбит другого и будет относиться к нему с заботой и нежностью, то и у него что-то ответное в душе проснется неизбежно. Редко так бывает, что один со всей душой, а другой его совсем не переносит; обычно всегда какой-то ответ в сердце рождается. Так и человек если увидит любовь Божию к себе, то, конечно, у него сердце возгорится ответной любовью к Богу. Но мы, к несчастью, Его любви не видим, мы слепы, поэтому и позволяем себе то, что совершенно для Бога неприемлемо. И чтобы нас сохранить, опять же снисходя к нашей немощи, Господь нам дал Священное Писание.

Вот апостол Павел пишет: «Так поступайте, зная, что наступил уже час пробудиться нам от сна. Ибо ныне ближе к нам спасение, нежели когда мы уверовали. Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света». Духовная жизнь состоит из двух этапов. Первая часть — это борьба с тьмой, а вторая — возрастание в свете. Поэтому духовная жизнь всегда начинается с покаяния, с борьбы со грехом.

«Как днем, будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти». Мы все живем в теле, и оно нуждается в пище, еде и отдыхе. Сам Господь Иисус Христос уставал — уставал так смертельно, что крепким сном спал в лодке посреди бушующего моря. Попробуй усни в лодке где-нибудь на Белом море или на Ладоге, когда там штормит, и поймешь, как для этого нужно устать, поймешь, как Христос уставал. Господь нуждался в отдыхе и этот отдых Себе позволял. Но ведь можно отдых превратить во что-то самодовлеющее, в некоторое действие по расслаблению и можно для отдыха позволять себе такое, что уже не только в христианские, но и в мусульманские ворота не полезет. Человек себе позволяет, позволяет — и вот уже доходит до греха. Вот это, говорит, можно? Можно. А еще вот это? Ну, можно. А вот это? А это уже грех, и, раз ты не чувствуешь этой границы, тебе вовсе в ту сторону ходить нельзя. Зачем себя распалять или, наоборот, расслаблять? Чтобы это кончилось катастрофой, ужасным безобразием, о котором будешь всю жизнь вспоминать со слезами?

Апостол Павел говорит, что даже просто пировать: собрались, едим, пьем, обсуждаем — и то это христианам неприлично. Все должно быть благочестно. Надо стараться жить так, чтобы совесть ничем не зазирала. Нужно и есть, нужно и пить, нужно и отдыхать, но все это не должно принимать извращенные формы. Конечно, у каждого эта граница разная: для одного съесть кусок рыбы уже нарушение поста. Бывали такие монастыри, где рыбу ели раз в году на Пасху, а остальное время — сухоядение. Для нас это невыполнимо, но той меры, к какой мы способны, мы должны придерживаться. Для этого существует правило, которое нам дает возможность не потонуть, а держаться на плаву: не плыть, но хотя бы не тонуть.

Одно дело — читать правило, другое дело — молиться. Цель какая? Чтобы молитвенное правило перешло в молитву. Многим это не удается за всю жизнь, но то, что они правило читают, Господь им вменит в подвиг. Потому что молитва есть дар Божий. Можешь хоть лоб расшибить, но, если Богу не угодно, никакой молитвы тебе Господь не даст. Молитва дается Святым Духом, а Святый Дух дышит где хочет: хочет — будет в тебе дышать, а не хочет — не будет в тебе дышать. Поэтому наши безумные попытки каким-то образом сосредоточиться на молитве, чтобы нас помыслы не осаждали, чтобы мысли не улетали, есть бессмысленные потуги. Мозги — это же не мышца, их нельзя напрячь и расслабить. Отсекать всякое парение ума — это да, это в наших силах. Можно опять и опять возвращать к себе свой ум. Вот такая тяжелая работа.

«Немощного в вере принимайте без споров о мнениях». Каждое слово Священного Писания — это заповедь. Мы условно считаем, что есть десять заповедей Моисея и девять заповедей блаженства, а на самом деле все Священное Писание — заповедь. Апостол Павел, который не от себя говорил, а от Духа Божия, велит немощного в вере принимать без споров о мнениях. Мы постоянно спорим, кого-то в чем-то убеждаем — зачем? Ты веруешь и веруй, не надо никого учить. Надо будет, он сам дозреет; а может быть, ты и понимаешь меньше его. Не нужно веру превращать в предмет споров, эффект будет обратный. Вроде ты веру защищаешь, а на деле раздражаешься. Но раз ты раздражаешься, какая польза от твоей веры? Цель веры — любовь, а тут раздражение, то есть разрушение любви. Зачем тебе вера, если она тебя приводит в раздражение? Был бы ты неверующий, ты бы не спорил. Вот как все просто.

«Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его». Бог принял. Не надо нам смотреть, как кто постится, кто что делает, кто как молится, куда ездит и у кого исповедуется. Это не нашего ума дело. Нам нужно свою душу управить. Некоторые говорят, что это христианский эгоизм. Нет, это не эгоизм, а трезвая оценка ситуации: один человек другому ничего внутри поправить не сможет. Вот человека борют какие-то помыслы — мы же не можем взять и его от этих помыслов избавить. Если он будет молиться, Господь ему поможет, но мы-то как можем другого исправить? Это не наша задача. Отвлекаясь на то, чтобы другому таким образом помочь, мы и ему не поможем, и себе, потому что расстроим свой внутренний мир, созидаемый с такими трудами.

«Всякий поступай по удостоверению своего ума». Вот какая интересная фраза. А что это значит? Авва Дорофей, например, говорит: «Анафема мне и моему мнению». Как же поступать по удостоверению собственного ума? Нужно, чтобы каждое действие было согласовано с нашим разумом. Бог не хочет от нас слепого повиновения; с тем, что мы делаем, должно быть согласие нашего ума. Почему многие алкоголики не могут выздороветь? По очень простой причине: они не могут признать себя алкоголиками. Вот когда это произойдет, когда человек поймет: я алкоголик, мне надо лечиться, я больной, — с этого момента он может исцелиться. Пока он считает, что хочу — пью, не хочу — не пью (почему-то получается, что обычно хочу), тогда, конечно, у него ничего не получится. Все будет рушиться вокруг и уже рушится, но человек упорно по гордости не хочет признать свою вину.

Наш ум должен быть согласен с тем, что, если мы хотим быть учениками Христовыми, тогда то, что делают другие люди, не ученики Христовы, нам неприлично. Для них как бы все равно, как они живут, чем занимаются, как они друг с другом общаются. А мы должны согласиться с нашим умом, иначе не сможем изменить свою жизнь. Покаяние происходит сперва в уме. Ум должен быть согласен с волей Божией, мы должны умом признать Его правоту, а потом и сердце свое к этому как-то подтягивать, понуждать, чтобы сердце тоже это приняло. Сердце, конечно, влечется ко греху, ничего с этим не сделаешь, мы люди грешные, но мы должны поставить ему препятствие. И Господь, по милости Своей, облегчает нам эту задачу и прямо указывает путь. Нам надо только этот путь воспринять и стараться ему следовать.

Многие из нас в жизни очень много пострадали, и восемьдесят процентов страдания мы устроили себе сами. И святые, и праведники — все страдают, но одно дело, когда это попускается Богом, чтобы возвести человека на новую духовную высоту, и другое дело, когда мы сами нарываемся. Получается, что нам как бы мало скорбей и мы хотим себе еще. Есть замечательное выражение: искать себе на голову приключения. Потому что сколько веревочке ни виться, конец придет. Хочешь воровать? Хорошо, воруй. Обязательно сядешь или тебя зарежут. Обманом денег не наживешь, все равно на пользу не пойдет, и то, что ты задумал, на глазах твоих рухнет. Это совершенно неизбежно.

Как это нам ни трудно, но надо жить честно, не надо лукавить. Если уж мы назвались груздем, надо лезть в кузов. Хотим быть христианами, надо честно жить, не надо фарисейства, оно Богу ненавистно. Людей еще можно иногда обмануть. На лице улыбка: здрасьте, Мария Ивановна, все замечательно, а внутри: чтоб тебя разорвало. С Богом так не выйдет, поэтому надо стараться выправить пути Божией благодати к своему сердцу, выправить все это извилистое лукавство. Мы привыкли лукавить с людьми, люди разные, и нужно как-то от них защищаться. Самый дешевый способ защиты — вранье, мы с детства к нему привыкли. Теперь надо стараться отвыкать. Лучше уж молчание: помалкивай себе, и все, терпи и молчи. Будем стараться, будем молить Иоанна Предтечу, чтобы он нам помог исправить нашу жизнь. Помоги нам в этом, Господи. Аминь.

7 июля 1995 года